Андрей Илларионов (aillarionov) wrote,
Андрей Илларионов
aillarionov

Categories:

Элегантная популяризация неприемлемого

Одним из наиболее популярных комментаторов «с точки зрения современной политической науки» в последнее время стала доцент Института общественных наук РАНХиГС, кандидат политических наук Екатерина Шульман. Серьезная фундаментальная подготовка, знание современных западных авторов и их концепций, широкий кругозор, привлечение в российскую общественную дискуссию малоизвестного или неизвестного материала, почти безупречное владение русским языком, нескрываемая ирония по отношению к действующей власти, элегантный стиль общения плюс фантастическая скорость говорения привлекли к ней заслуженное общественное внимание и породили тысячи поклонников, искренне восхищающихся каждым новым ее появлением, в том числе и в рамках еженедельных выступлений в рамках передачи «Статус» на ЭМ.

Со многим из того, о чем говорит Е.Шульман, нельзя не согласиться. Более того, можно только приветствовать появление еще одного квалифицированного эксперта, обращающего внимание публики на не всегда очевидные детали злободневных вопросов текущей политической повестки.

Однако наряду со многими бесспорными суждениями, какие цивилизованному человеку невозможно не поддержать, у Екатерины есть и утверждения, какие являются неверными, ошибочными, с какими ни при каких условиях нельзя согласиться. Причем это относится не только к т.н. «академической» части дискуссии, для которой совершенно естественно наличие у разных авторов разных подходов, оценок и выводов, но и к «практической» части ее выступлений, имеющих в конечном счете рекомендательный характер. Поскольку такого рода утверждения распространяются весьма широко и воспринимаются аудиторией легко, непринужденно и, насколько можно судить по отсутствию на них какой-либо негативной реакции, совершенно некритически, это представляет для гражданского общества серьезную проблему. Собственно, именно это и есть главная причина, заставляющая автора этих строк обратить на это внимание.

Поясню сказанное примером. Некоторое время тому назад Е.Шульман стала активным проповедником в нашем отечестве концепции, в соответствии с которой нынешний российский режим является т.н. «гибридным», т.е. режимом, сочетающим в себе, по мнению оригинальных авторов этой теории, элементы авторитаризма и демократии. Неизбежным следствием признания этой концепции в качестве модели, корректно описывающей нынешний режим, стало естественное признание возможности и необходимости участия граждан в работе институтов данного режима, например, в игре под названием «президентские выборы». Неудивительно, что в выступлениях и самой Е.Шульман не было дефицита в призывах к участию в такого рода «выборах».

Однако любому человеку, хотя бы немного знакомому с российской действительностью, в том числе и не облеченному учеными званиями в сфере политических наук, ясно, как минимум, в течение последних 15 лет, что поменять власть и тем более изменить режим на «выборах» в нашей стране невозможно. Более того, участие граждан в такого рода «выборах» лишь укрепляет нынешний режим, какой по многим причинам, включая и действующую электоральную систему, точнее следует определять как жесткий авторитарный или даже полутоталитарный.

Таким образом, казалось бы, вполне академическая и, на первый взгляд, далекая от практики неверная идентификация природы российского режима своим неизбежным следствием оборачивается не только попыткой его психологического «отбеливания» (термин «гибридный» воспринимается менее негативно, чем «авторитарный»), но и влечет за собой очевидные практические рекомендации, выполнение которых ведет к реальному укреплению такого режима.

В последние несколько лет автору данных строк приходилось неоднократно привлекать общественное внимание не только к ошибочности самой этой концепции в приложении к нынешней России, но и к весьма опасным практическим последствиям ее популяризации в нашем обществе. Не убежден, что только позиция ХЭБа оказала на Е.Шульман влияние. Надеюсь, что свою роль сыграло и ее более внимательное знакомство с действительностью. Не исключено, что повлияли и неудача т.н. «президентской кампании» А.Навального и драматическое (на 180 градусов) изменение позиции последнего, недавно еще активно агитировавшего граждан участвовать в нелегитимных «выборах» и, более того, самого участвовавшего в такого рода «выборах», а сегодня публично признающего тупиковость данного пути.

В любом случае публичного повторения ошибочной идентификации нынешнего российского режима в качестве «гибридного» от Е.Шульман в последние месяцы слышать не приходилось. Более того, мексиканский политический режим времен господства ИРП, называвшийся самой Е.Шульман «гибридным» три года тому назад, и являвшийся в рассматриваемый период несопоставимо более свободным, чем нынешний российский режим, неделю тому назад ею же был назван «партийной автократией». Если это действительно свидетельство принципиального отказа от ранее пропагандировавшейся ею ошибочной концепции, то такой шаг нельзя не приветствовать.

Если это действительно свидетельство признания совершенных ранее ошибок и готовности их исправить, то, следовательно, можно надеяться на то, что и иные ошибки – как академического, так и рекомендательного характера – также могут быть в ближайшее время исправлены, а в дальнейшем не будут популяризироваться. О некоторых ошибках такого рода, сделанных, например, в недельной давности передаче из цикла «Статус», речь идет ниже.

О государстве:
«Потому что о национальных государствах, суверенитетах можно много чего сказать хорошего. Они со времен опять же Вестфальского мира были проводниками прогресса. И в общем, все те реформы, все те позитивные изменения, которые происходили в странах первого мира на протяжении XIX и XX веков, они происходили силами национальных государств, хотя чем дальше, тем больше – силами наднациональных образований, международных организаций и межгосударственных союзов».

1. В приведенном отрывке имеются явные признаки «обожествления» государства.
2. Суверенитет – это не синоним национального государства. Верно и обратное: национальное государство – это не синоним суверенитета.
3. Вряд ли термин «проводник прогресса» применим по отношению к государству вообще. Тем более он не применим к таким видам национальных государств, как, например, коммунистические, нацистские, фашистские, теократические и т.п.
4. «Все позитивные изменения» (это само по себе довольно амбициозное утверждение) – и со времен Вестфальского мира, и на протяжении XIX и XX веков – осуществлялись не только силами национальных государств, часто вопреки действиям руководства национальных государств.
5. Вклад в «общественный прогресс» (что бы под этим ни понимать) наднациональных образований, международных организаций, межгосударственных союзов зависит не от факта самого существования этих организаций и союзов, а от их природы (вклад в «прогресс» Коминтерна, СЭВа, Варшавского договора, Антикоминтерновского пакта – один; вклад НАТО, ЕЭС, ООН – другой).
6. Главным двигателем «всех позитивных изменений» на протяжении не только последних веков, но и всей человеческой истории является не государство и не межгосударственные объединения, а прежде всего сам человек, свободный индивидуум.

Об армии как модернизационном институте:
«...армия перестает быть модернизационным институтом. Это, кстати, то, что в Турции происходит, точнее говоря, то, что в значительной степени уже произошло».
Получается, что, с точки зрения автора, турецкая армия, выступившая против авторитаризма и в защиту светского характера государства, «перестает быть модернизационным институтом», а президент Эрдоган, последовательно проводящий исламизацию страны и осуществляющий массовые репрессии, в том числе против офицерского корпуса, работников образования (уволено 27 тысяч человек), сотрудников государственного аппарата, журналистов (всего уволено 76 тыс.чел.), гражданского общества (закрыто свыше 1200 НГО), напротив, становится модернизационным институтом?

О Каталонии:
«Мы с вами говорили, даже несколько выпусков подряд отслеживали события в Каталонии в Испании, помните, да? Говорили мы о том, каким рискам подвергается институт национального государства под влиянием всякой новой региональной идентичности».

В Каталонии рискам подвергается институт не испанского, а кастильского государства;
институт кастильского государства подвергается рискам не столько региональной, сколько этнической (национальной) каталонской идентичности;
эту идентичность можно назвать «новой» лишь с очень большой натяжкой (Каталония стала независимой еще в 988 г.);
государство Каталония старше государства Кастилия, которое существует с 1065 г.;
корректнее говорить о рисках для национальной идентичности каталонцев со стороны кастильского государства.

О «молодых» народах:
«Мы с вами говорили о протестах в Иране, которые были довольно массовые, и, как в общем, свойственного этому молодому и пассионарному народу, с некоторым элементом насилия и даже с жертвами».

Конечно, можно назвать иранские народы (в частности, персов, историческая традиция которых начинается, как минимум, с 9 века до нашей эры) «молодыми». Это будет относительно корректно с точки зрения, например, арамеев (историческая традиция с III тысячелетия до н.э.) или древних египтян (с IV тысячелетия до н.э.). Проблема только в том, что тех арамеев и тех древних египтян, с чьей точки зрения персов можно было бы назвать «молодым народом», давно уже нет.

Об Армении:
«В Армении достаточно быстро, как кажется на посторонний взгляд, примерно за 10 дней, произошла смена власти».

И по состоянию на 24 апреля (дата выхода в свет цитируемой передачи) и по состоянию на 3 мая (публикация данного текста) смена власти в Армении еще не произошла.

Об украинском Майдане:
«Не хочется никого обижать, но в определенной степени то, что произошло на Украине… скажем так, было бы лучше, если бы их Майдан был более бескровным. Это бы в определенной степени дальнейшую траекторию развития их определило в лучшем направлении, более мирном, чем в том, как оно на самом деле произошло».

Получается, будто бы кровопролитие на Майдане – от убийства на баррикадах Сергея Нигояна до расстрела Небесной сотни – стало результатом свободного выбора майдановцев. Если майдановцы, мол, захотели бы бескровного варианта победы революции, то тогда он таким бы и был. Иными словами, автор элегантно перевел стрелки вины за пролитую кровь со стороны убийц (кем бы они ни были) на сторону их жертв.

О Японии:
«Ну, Японию 70-х, 80-х годов многие относили к этому же разряду [автократии. – А.И.], потому что там тоже была партия, которая сама у себя бесконечно выигрывала выборы».

По данным Freedom House, в течение всех 1970-80-х годов Япония получала самые высокие оценки по шкале этой организации как для индекса политических прав, так и для уровня гражданских свобод – 1 или 2, что автоматически относило Японию в течение всего этого периода не к автократиям, а к полностью свободным политическим режимам.

Об армии в России как политическом акторе:
«В нашей с вами счастливой Российской Федерации армия не является политическим актором. Мы сейчас не будем углубляться в причины этого явления. Оно корнями своими уходит в эпоху, непосредственно следующую за окончанием Великой Отечественной войны. У нас с вами спецслужбы являются политическим актором, а армия не является. Вот так вот. Опять же сейчас не будем детализировать, просто скажем: вот так оно сложилось».

Действительно, зачем же детализировать? Потому что если детализировать, то сразу возникает вопрос, каким же «неполитическим» актором армия была, и какую «неполитическую» роль она сыграла, в частности:
- во время хрущевско-жуковского переворота в июне 1957 г.,
- в ходе путча 19-21 августа 1991 г. дважды – при вводе войск в Москву 19 августа и при отказе Д.Язова отдать приказ на штурм Белого дома и отдаче им приказа на вывод войск из Москвы 21 августа,
- во время мини-гражданской войны на улицах Москвы 3-4 октября 1993 г.?
Кроме того, зная судьбы генералов Л.Рохлина, А.Лебедя, Г.Трошева, В.Шаманова, понимаешь, что  практикующие политики, включая президентов России Б.Ельцина и В.Путина, в отличие от кандидата политических наук Е.Шульман, несколько иначе расценивали (и, полагаю, в отношении ряда действующих – продолжают расценивать и сейчас) возможности военных в качестве политических акторов не в вымышленном, а в реальном политическом процессе.

О люстрации:
«Редко удается люстрировать кого бы то ни было. Обычно режимные трансформации проходят по такому сценарию: ни шатко, ни валко. И приходится сотрудничать и приходится работать с… да и вообще, осуществлять все эти трансформации посредством тех людей, которые уже к функционирующей политической системе, так или иначе, причастны».

Хммм...
Как-то неудобно напоминать кандидату политических наук о некоротком списке стран, в которых совсем недавно – после свержения коммунистических режимов – были проведены люстрации разного уровня глубины и масштабов: Польша, Чехия, Словакия, Германия, Венгрия, Албания, Болгария, Румыния, Эстония, Латвия, Литва, Грузия.

Конечно, там, где оказавшиеся во власти представители коммунистических спецслужб и партийной номенклатуры, организованной преступности и сислибов изо всех сил препятствовали проведению люстрации, там действительно пришлось пришлось осуществлять все эти трансформации посредством людей, давно причастных к функционировавшей тоталитарной политической системе.

Это было и остается результатом личного выбора лиц, оказавшихся во власти. А теперь это стало, похоже, еще и предметом «академического сопровождения» и «научного» оправдания этих лиц со стороны кандидатов политических наук из РАНХиГС.

О Б.Ельцине:
«У меня светлая память сохраняется о Борисе Николаевиче. Он был человек не жестокий, что для русских правителей не так часто случается. Он уважал свободу слова, не знаю, почему, как это могло проникнуть в его душу обкомовского работника, но, тем не менее, он уважал прессу и право на свободное высказывание. Он был похож на человека, что тоже удивительно. И роль его в истории России, на мой взгляд, скорее, положительная. Он очень непростые времена с нами прожил, и, скажем так – это не очень большой комплимент,— но он в той позиции, в какой находился, мог сделать гораздо больше зла, чем он сделал».

Был ли Б.Ельцин жестоким человеком, правильнее всего было бы уточнить хотя бы у родственников тех десятков тысяч чеченцев, кого по приказам «доброго человека» убили российские войска и российские спецслужбы. В целом же итоговая роль Ельцина оценивается сегодня и будет оцениваться завтра по его личному вкладу в два важнейших события отечественной истории – в свержение коммунистического режима в 1991 г. и в передачу государственной власти в стране Корпорации сотрудников спецслужб в 1999 г. Причем относительное значение второго события – чем дальше, тем больше – будет постепенно возрастать. Что же касается последнего не очень большого комплимента в адрес Ельцина, то, применяя предложенный Е.Шульман подход, Владимир Путин (а также Иосиф Сталин, Ким Ир Сен, Пол Пот и любой другой подобный диктатор) заслуживает не менее высокой оценки, чем Борис Ельцин – поскольку в той позиции, в какой он находится, он мог бы сделать гораздо больше зла, чем он уже сделал.
Впрочем, как говорится, еще не вечер.

Наконец, пожалуй, самое важное и самое неприемлемое утверждение.
О характере нового политического режима в зависимости от характера смены старого режима:
«...потому что существует зависимость от того, как у вас произошла смена режима – мирная или немирная и того, будет у вас демократия или не будет. Если у вас смена режима произошла мирным путем, то есть в результате ненасильственного протеста, то ваши шансы на последующую демократизацию повышаются. А если у вас смена власти произошла с массовым мордобоем и человеческими жертвами, то даже если вы посредством ваших человеческих жертв – «дело прочно, когда под ним струится кровь» — свергли ненавистного тирана, то вероятность того, что свергнувший не будет сам в эту тираническую сторону мутировать, она высока».

Прежде всего в последней фразе Е.Шульман не справилась с управлением в сложносочиненном предложении, так что в результате получилось прямое опровержение ее собственного первоначального тезиса. В сокращенном и упрощенном варианте ее предложение оказывается вот таким:
«...если... смена власти произошла с... жертвами, то [есть] даже если... посредством...  жертв... вы свергли... тирана, то [высока] вероятность того, что свергнувший не будет... [мутировать] в... тираническую сторону мутировать... высока».
То есть получается, что наличие жертв при смене власти не помогает победителю стать тираном.

На самом же деле она хотела сказать прямо противоположное:
«...если... смена власти произошла с... жертвами, то [есть] даже если... посредством...  жертв... вы свергли... тирана, то [высока] вероятность того, что свергнувший [не] будет... [мутировать] в... тираническую сторону мутировать... высока».
То есть наличие жертв при смене власти помогает победителю стать тираном.

Как более мягкий вариант возможно и предложение с двойным отрицанием:
«...если... смена власти произошла с... жертвами, то [есть] даже если... посредством...  жертв... вы свергли... тирана, то вероятность того, что свергнувший не будет... [мутировать] в... тираническую сторону мутировать... [не]высока».
То есть наличие жертв при смене власти снижает вероятность непревращения победителя в тирана, то есть повышает вероятность превращения победителя в тирана.

Но самое главное заключается в другом (и об этом необходимо сказать совершенно прямо и определенно): такой якобы зависимости, о какой заявила Е.Шульман, просто не существует.

Октябрьский переворот 1917 г. в России был относительно малокровным – считается, что непосредственно при штурме Зимнего дворца погибло не более 10 человек. Однако масштабы террора и репрессий, развязанных затем пришедшим к власти большевистским режимом, не имеют аналогов в отечественной истории.

Политическую власть в Германии 30 января 1933 г. Гитлер и НСДАП получили совершенно бескровно – в ходе мирной парламентской процедуры. Однако развязанный нацистами террор против политических оппонентов, а затем и начатая совместно с коммунистическим СССР вторая мировая война привели к гибели более 60 миллионов человек.

Владимир Путин стал премьер-министром России, а затем и ее президентом не в результате силовой борьбы, мятежа, переворота, гражданской войны или хотя бы массовых демонстраций. Нет, он получил государственную власть мирно, бескровно, совершенно легально, от своего предшественника – как и в свое время Гитлер в Германии. Но это не спасло от гибели десятки тысяч граждан России и других стран.

В отличие от этих примеров мирного или относительно мирного транзита власти политический режим нового государства – Республики Соединенных Провинций Нидерландов – в XVI-XVII веках сформировался в результате беспрецедентной по жестокости и длительности 80-летней войны за независимость от Испанской империи. Тем не менее и в ходе войны и тем более после нее новый режим не устраивал ни репрессий, ни террора. Более того, нидерландский политический режим отличался невероятным уровнем открытости и толерантности, так что десятки и сотни тысяч людей из Фландрии, Брабанта, Франции, Германии, Богемии, Австрии, Англии хлынули в Республику, обеспечив ее беспримерный расцвет и повышение благосостояния ее жителей в ходе т.н. «Голландского Золотого века». Поразительно, но победители в войне, носившей во многом религиозный характер, не стали преследовать даже своих смертельных оппонентов – католиков, какие смогли продолжать исповедовать свою религию практически открыто в т.н. «тайных», но тем не менее всем, включая и власти, хорошо известных католических храмах.

Гражданская война в США стала самой кровавой в истории этой страны – погибло, по оценкам, от 785 тысяч до одного миллиона человек. Победители в ней, северяне, даже после гибели в ее ходе сотен тысяч своих сограждан, даже после убийства сторонником южан собственного президента А.Линкольна, не только не стали преследовать своих побежденных оппонентов, но и практически сразу же отпустили на свободу всех взятых в плен солдат и офицеров Конфедерации (ср. с расстрелами в одном только Крыму в 1920-21 г. полутора сотен тысяч офицеров и солдат белых армий, поверивших «слову тт. Ленина, Калинина, Троцкого, Фрунзе» и не ставших эвакуироваться из Крыма).

Природа нового политического режима определяется не характером смены режима – мирным или немирным, кровавым или бескровным, силовым или парламентским.
Природа нового политического режима определяется главным образом мировоззрением победителей, их приверженностью (или отсутствием такой приверженности) нормам права, гуманизма, терпимости, их представлениям о человеке и человечности.


Преступники, насильники, убийцы, маньяки, оказывающиеся во власти – независимо от того, каким именно образом они в нее попадают, – реализуют с помощью инструментов государства свой мировоззренческий идеал – горы трупов в океанах крови.

Сторонники свободы, права, демократии – независимо от того, каким путем они приходят к власти – реализуют с помощью государственных инструментов свой идеал – общество, в котором каждый человек – независимо от своих взглядов – защищен от насилия и произвола. Но до тех пор, пока этот идеал не достигнут, подлинные сторонники свободы, права, демократии никогда не отказывались, не отказываются и не будут отказываться от борьбы за свои идеалы, от сопротивления, в том числе и силового, преступникам, бандитам, насильникам, убийцам, маньякам.

Так же, как это делали граждане Соединенных Провинций четыре века тому назад.
Как граждане Соединенных Штатов – полтора столетия назад.
Tags: Россия, авторитаризм, гражданское движение, демократия, политика, политическая наука, право, режим, свобода, сислибы
Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 251 comments
Previous
← Ctrl ← Alt
Next
Ctrl → Alt →
Previous
← Ctrl ← Alt
Next
Ctrl → Alt →