О свободе слова
В предыдущем тексте мною были заданы несколько вопросов. В ходе их обсуждения в этом блоге, в авторском ФБ, а также в других местах на них получены красноречивые ответы.
Я спрашивал:
1. Может ли журналист (или любой иной человек) брать интервью у того, у кого он хочет его взять?
2. Являются ли Гиркин и Поклонская бОльшими врагами человечества, чем Путин, Си, Мугабе, Ассад, Мадуро?
3. Почему у террористов, виновных в гибели сотен тысяч и миллионов людей, можно брать интервью, а у террористов, виновных в гибели десятков и сотен людей, нельзя?
4. Где кампании осуждения журналистов, задающих вопросы Путину, от действий и бездействия которого погибло людей в тысячи раз больше, чем от действий Гиркина?
5. На основании чего вы настаиваете, что украинские (российские) журналисты хуже, недостойнее, бесправнее британских или американских журналистов?
6. Почему обычные граждане страны должны работать на спецслужбы? А спецслужбы не должны работать на нас, обычных граждан?
Ни одного содержательного ответа на эти вопросы не поступило.
Ни на один.
Наконец, я просил: Назовите, пожалуйста, фамилию, имя, отчество любого другого журналиста – украинского, российского, британского, американского, какого угодно, кто сделал хотя бы малую толику того, что сделал Дмитрий Гордон в деле сохранения живой памяти о советских диссидентах и правозащитниках, о людях, создававших и создающих свободное общество на постсоветском пространстве, в деле раскрытия масштабов прониковения советских и российских спецслужб в советское, российское, украинское общества.
Гробовое молчание было ответом мне.
Не было названо ни одного имени.
Обратите внимание: это не мой ответ.
Это ответ многочисленного и весьма разнообразного, разностороннего, постоянно не соглашающегося друг с другом по всем вопросам читательского сообщества.
Не только в этом блоге, но и во всех других местах, где обсуждался этот текст.
Нет ни одного другого журналиста – не только в Украине, не только в России, на всей планете, кого взыскательный коллективный разум читателей и комментаторов, обычно имеющих по десять взаимоисключающих мнений по любой теме, не предложил бы по этому критерию сравнить с Дмитрием Гордоном.
Редкий, просто редчайший случай абсолютного, тотального консенсуса в сегодняшнем мире.
Таким образом, первый блок знаний, какой мы все получили, заключается в том, что:
- объективных возражений против принципа свободы слова вообще, журналистского слова, в частности, так и не было предложено;
- никакого другого журналиста, кого можно было бы сравнить с Дмитрием Гордоном в этой части, не было названо.
Еще немного о Гордоне и его критиках
Тем не менее, и это тоже совершенно бесспорный факт, – поток критики, оскорблений, лжи, брани, шельмования, проклятий в адрес Дмитрия Гордона и его интервью оказался практически беспрецедентным.
Возникает естественный вопрос: почему?
Откуда эта ненависть и к Гордону и к тем интервью, что он сделал?
Причем ненависть иногда оказывается настолько ослепляющей и всепоглощающей, что один «патриотический украинский» журналист демонстративно не смог выдавить из себя имя «Гордон», но зато легко жонглировал словами «Поклонская», «Гиркин», «Путин».
Было бы смешно, если бы не было так грустно...
Не скажу, что прочитал, увидел и услышал все негативные отзывы об этих интервью Гордона и о нем самом, но познакомился действительно со многими.
Знаете, что объединяет всех их?
В них нет не только ничего интересного, в них нет никакой новой информации.
Когда я смотрю (читаю) интервью, сделанные Дмитрием Гордоном, я всегда узнаю что-то новое, чего раньше не знал, не слышал, не догадывался. Причем не столько от самого Гордона, сколько от его собеседников. То, что они говорят, мне может нравиться, может – не нравиться. Что-то меня отталкивает, от чего-то меня просто воротит. Но там всегда есть что-то новое. У Гордона есть особый психологический ключик, пользуясь которым он «открывает» собеседника, располагает его к себе, позволяет тому говорить то, что тот раньше мало кому говорил, а часто не говорил никому. В том числе и своим самым близким людям. Ни у одного другого интервьюера такого фантастического результата не получается. И это, безусловно, особое качество Дмитрия Гордона. Поэтому мне его интересно и полезно смотреть.
В ходе работы над проектом «Почему и как они придумали Путина?» пришлось работать с десятками интервью, сделанных Гордоном. И потом сравнивать их с другими материалами, пытаясь найти аналоги в других местах, иных выступлениях тех же авторов, в их комментариях, мемуарах, интервью с другими журналистами. В большинстве случаев аналогов больше нигде нет. Добытая Дмитрием информация – уникальна. Без нее понимание современной истории России и значительного куска истории СССР было бы как минимум неполно, а иногда и просто неверно.
Что нам предлагают критики Гордона?
Познакомившись с сотнями негативных комментариев, должен признаться: не узнал ничего нового. От слова «совсем». Все то же самое, что повторяется много лет, – пирамидки, бульварный, подхалимски улыбался, кобзон, гегечкори, агент СБУ, агент ФСБ, антиукраинская пропаганда, спецоперация, консерва, вскрылся. Да, и еще немереное использование обсценной лексики. Русской обсценной лексики, произносимой украинскими «профессиональными патриотами», говорящими в остальных случаях исключительно на украинской мове. Куда в этот момент исчезает их «патриотизм»?
Итак, второй блок знаний, какой мы получили:
- Дмитрий Гордон предлагает новую информацию, с какой можно не соглашаться, которой иногда хочется возражать, которая часто бывает неприятной и отталкивающей; но он практически всегда предлагает новое знание;
- у критиков Гордона в их примитивных атаках на него новой информации нет. Совсем.
Что нового есть в интервью Гордона с Поклонской и Гиркиным?
Некоторые комментаторы заявили, что ни Поклонская, ни Гиркин в своих интервью Гордону ничего нового не сообщили. Не знаю. Со своей стороны не могу это ни подтвердить, ни опровергнуть. Поскольку с данными персонажами знаком плохо.
Поклонскую ранее, кажется, никогда не слушал и не читал.
У Гиркина читал и смотрел его комментарии по поводу МН17. Несколько раз пытался посмотреть его выступления по другим вопросам. Не смог. Из-за чудовищной узости представлений и убогости речи. Неинтересно. Тягучая серо-зеленая тоска.
Поэтому если для кого-то выяснится, что написанное ниже давным-давно известно, то приношу читателям извинения. Пишу лишь о том, что узнал сам, о чем впервые под таким углом задумался. (О том, что нового узнали украинские спецслужбы и правоохранители, естественно, не пишу – у них есть свои цели, свои требования, свои критерии).
Итак, что нового, с моей точки зрения, сказала Поклонская?
Для меня самым интересным (и полезным) оказался даже не факт ее назначения прокурором Крыма офицером ГРУ О.Белавенцевым (насколько понимаю, это не было публичной информацией до этого интервью), а, так сказать, пластичность ее собственной идентичности и ее последующая эволюция. Причем, как минимум, двух сторон этой идентичности.
Первая сторона относится к ее основной профессии – к работе в органах украинской прокуратуры. Тот, кто смотрел интервью, не мог не обратить внимания на то, как часто, эмоционально, можно сказать, нежно она отзывалась об этой части ее жизни, насколько она благодарна своим коллегам по прокуратуре, как ей нравилась раньше и как нравится сейчас работа прокурора. Иными словами, перед нами, кажется, совершенно обычный пример прокурорского работника.
Но нежное отношение Поклонской распространяется не только на коллег по прокуратуре. «Мои бандиты», – ласково говорит она и мягко улыбается при этом. «Если бы я родилась в другое время, наверное, стала бы бандиткой» (цитирую по памяти), – откровенно сообщает она. Бандитское прошлое Аксенова (которое не могло быть для нее неизвестным) не является для нее препятствием, чтобы предложить ему свои услуги. При этом, как сообщает ее биографическая справка, профессию прокурора она выбрала в память о дяде, погибшем от рук бандитов.
Однако, когда дело доходит до крымских татар, Мустафы Джемилева, украинских патриотов в Крыму, то всю мягкость и нежность Поклонской как рукой снимает. С ее точки зрения, они – преступники, и потому заслуживают самого жесткого к себе отношения.
Итак, мы имеем дело с прокурорским работником, для которого идеология бандитизма является близкой и естественной, в чем она не стесняется признаться публично. В то же время идеология прав человека и вообще права оказывается для нее чужой, и в этой чуждости она тоже не стесняется признаваться. Следовательно, еще задолго до весны 2014 года на работу в органах прокуратуры Украины была принята и в этих органах в течение 12 лет успешно «трудилась» гражданка, разделявшая идеологию бандитизма и бывшая стойким противником права. С этой точки зрения становится понятным, почему захват власти в Крыму бандитами (российскими и местными) не только не вызвал у нее какого-либо противодействия. Более того, наоборот, она поспешила направиться на работу именно туда, где к власти пришли «ее бандиты».
Но если так, то тогда «проблема Поклонской» в 2014 году только проявилась. А зародилась она много раньше, когда юная выпускница университета внутренних дел, сторонник идеологии бандитизма и противник права, оказалась сотрудником украинской прокураторы, призванной следить за соблюдением законов. Следовательно, вопрос о подборе и отборе кадров в правоохранительных органах, силовых структурах, спецслужбах Украины, то есть не только в авторитарных, но и в демократических странах с точки зрения, как минимум, сохранения и защиты свободы, права, безопасности их граждан приобретает совершенно исключительное значение.
Вторая сторона ее идентичности (не профессиональная, а, так сказать, гражданская) в изложении Поклонской заключалась в том, что она, русскоязычная, не могла перенести разгул украинского национализма в 2014 году – мол, Майдан, «москаляку на гиляку», поезд, забитый бандеровцами, направлявшимися в Крым, но почему-то сошедшими в Херсоне и т.д. Не будем сейчас заниматься выяснением соответствия ее слов действительности, примем пока как данность ее версию изложения. Пусть будет так, мечта ее исполнилась, она отстояла «русский мир» в Крыму, стала депутатом Государственной Думы России, теперь много времени проводит в Москве. Жизнь удалась?
Что же происходит затем? Шесть лет спустя Поклонская по собственной инициативе обращается к украинскому журналисту Дмитрию Гордону и дает ему интервью. Чуть ли не в каждой второй строчке которого кричит о своей неизбывной тоске по Украине. Она, член фракции «Единой России» в российской Госдуме, криком кричит: я – русская украинка, да, я – этнически русская, но я – украинка! Да, украинский паспорт у меня забрали, но зато я сохранила свое удостоверение украинской прокуратуры. Да, я не забыла украинский язык! Более того, я знаю украинские песни на украинском языке. И, не дожидаясь особых приглашений, тут же в эфире запевает «Черемшину». Какой любимый город? Какие вопросы? Естественно, Киев! Я готова поехать туда хоть сейчас, хотя у меня от цветения каштанов и аллергия. Все что угодно, только в Киев! А как же националисты, бандеровцы, «москаляку на гиляку»? А неважно. А что Москва? Ну, что вы, тут холодно, неуютно, друзей нет, коллег нет, общаемся только с дочкой Анастасией. Вот Киев – это да. Отношение к Путину? Тщательно проговаривает, стараясь контролировать выражение лица: уважаю. А вот генпрокурора Пшенку – люблю, и совершенно другие, светящиеся, глаза.
Прошло всего шесть лет. И вот на наших глазах плохо информированная женщина, поверившая идеологии «русского мира», пропаганде российского телеящика, испугавшаяся (тоже нельзя исключить) ряда речей и эксцессов на Майдане, познакомившаяся, наконец, с настоящим кремлевским миром, причем в самом его сердце, встречавшаяся с Самим, с ужасом понимает, что Украина со всеми ее проблемами и рисками, эксцессами и аллергиями, все же несопоставимо лучше, чем обласканное место депутата правящей партии в столице холодной империи. Что ее сердце на самом деле принадлежит не России, а Украине. И тогда становится ясно, что само это ее интервью – это полуинстинктивная попытка потерявшего профессиональные и моральные ориентиры человека докричаться до своей любимой страны о том, как ей хочется вернуться назад.
Поклонской, прожившей большую часть в свободной стране, потребовалось немного времени, чтобы на своей собственной шкуре убедиться в том, что ее личная свобода, как бы она ее ни понимала, для нее оказалась важнее, чем даже родной язык, приверженностью к которому она пыталась оправдать свое предательство шесть лет назад.
Что нового мы узнали из интервью Гиркина?
Естественно, обо всем сказать невозможно. Отмечу четыре истории, привлекшие мое внимание.
Первое – сознание подростка. Когда-то в ранней юности Гиркин узнал о легенде Белого движения генерале Николае Бредове, в 1919 году взявшем Царицын, Полтаву, Чернигов, Киев, в 1920 году совершившем Бредовский поход по Правобережной Украине до Тирасполя, дошедшем со своими бойцами до Крыма. Гиркин написал о Бредове диплом в Историко-архивном институте, несколько статей. Увидел в себе некое внешнее сходство со своим героем. Возомнил себя реинкарнацией Бредова столетие спустя. Свою жизнь посвятил реконструкции «бредовского дела» и самого Бредова – от участия в войне в Приднестровье (естественно, приехал именно в Тирасполь) до «крымской весны». Дело, как ему показалось, осталось за малым – повторить бредовские подвиги взятием Полтавы, Чернигова, Киева. Поэтому его нынешние претензии к Путину – ничуть не придуманные, не напускные, а совершенно глубинные и бескомпромиссные: тот не дал завершить ему «бредовско-гиркинский поход» 2014 года до Киева. Реконструктор понимает, что другого шанса у него больше не будет. Реализовать цель всей жизни не удалось. Как теперь полковник ФСБ Гиркин предстанет в другом мире перед генералом Российской армии Бредовым – как не выполнивший «поручение» легендарного генерала? Для полковника-реконструктора «предательство» Путиным его «дела» совершенно непростительно.
В истории с Гиркиным (как и с Поклонской) мы видим, насколько особое, исключительное значение имеют для понимания действий обоих персонажей вопросы их личной идентичности – иной раз много важнее, чем официальные приказы, статусы в иерархии или же банальная оплата.
Вторая история относится к социологической оценке Гиркиным потенциала силовой поддержки сепаратизма в Украине. В интервью Дмитрию Гордону он прямо говорит, что ничего подобного тому, что он нашел на Донбассе, в Крыму не было. И, следовательно, если украинскими силовиками в Крыму было бы оказано сопротивление российской интервенции и местному сепаратизму, вопрос был бы решен там же и тогда же. И тогда, можно сделать вывод, не было бы ни аннексии Крыма, ни войны на Донбассе, ни 14 тысяч погибших. Именно об этом говорят последние шесть лет многие наблюдатели, включая и автора этих строк. И именно эта позиция систематически подвергается шельмованию со стороны порохоботов и «профессиональных патриотов», со стороны Турчинова, сдавшего Крым и открывшего Путину путь на Донбасс. Одно дело – анализируя события со стороны, высказывать кажущиеся вполне логичными соображения. Совсем другое – получать подтверждения им с той стороны фронта, прямо из штаба противника. Спрашивается, что же теперь авторы сдачи Крыма и Донбасса не должны реагировать на то, что их предательство теперь вытаскивают на свет? Что, разве они не должны попытаться запретить интервьюировать Гиркина и гиркиных? Что, разве они не должны после этого шельмовать Дмитрия Гордона? Конечно, должны. Вот они и стараются.
Третье – признание (подтверждение) со стороны Гиркина фактов договорняков с украинскими силовиками по поводу взаимного отказа от обстрелов для «сохранения людей» (за исключением боев за Карачун). Одно дело – слухи и рассказы, которыми полно украинское общество. Совсем другое – прямой, откровенный, циничный, в какой-то степени даже банальный в своей бесхитростной простоте рассказ главы сепаратистов. И, что, вы думаете такое интервью могло понравиться тем лицам с украинской стороны, кто заключал эти договорняки? Кто предавал своих соотечественников? Кто позволял захватывать города и села и убивать украинских граждан? Нет, уж лучше попробовать задавить Гордона, облить его помоями, дискредитировать, назвать его агентом ФСБ, – только чтобы ни у кого и впредь не возникало ни идеи, ни желания разбираться с их предательством.
Каждый раз, когда, уважаемый читатель, вам будут рассказывать про непримиримую войну украинской власти с российской агрессией и сепаратистами, отвечайте вашим собеседникам гиркинскими историями об этих договорняках. И игнорируйте их предложения «не верить Гиркину». Вместо этого напоминайте им о том, как они позволили полковнику ФСБ с тысячей своих бандитов беспроблемно уйти из Славянска и беспрепятственно занять Донецк.
Четвертое – это обнажение чудовищной институциональной слабости постсоветского общества. Пожалуй, это самая страшная информация из интервью Дмитрия Гордона. Напоминаю: банда в составе то ли 52, то ли 54 вооруженных до зубов боевиков незаметно (незаметно ли?) переходит российско-украинскую границу, проезжает незамеченной (незамеченной ли?) две с половиной сотни километров, пересекает при этом всю Луганскую область, минует областные центры Луганск и Донецк и, наконец, захватывает Славянск, город с населением в 109 тысяч человек. Еще раз: 54 головореза и 109 тысяч человек. То есть группа захвата численностью в 0,05% процента от населения города-жертвы устанавливает, так сказать, «контроль» (с грабежами, убийствами, насилиями, «подвалом», террором) над 99,95% населения. Никакие МВД, СБУ, прокуратуры, АТЦ, ВСУ не препятствуют захвату. А потом ничего не могут поделать с бандой в течение трех месяцев.
После чего она, эта банда, уже в составе примерно тысячи боевиков, покидает Славянск и без проблем захватывет миллионный Донецк. 1000 бандитов – это 0,1% от населения города-жертвы. И теперь вот уже шесть лет, да, с помощью соседа-агрессора, по-прежнему она заправляет в городе и на окрестных территориях, установив там террористический режим.
Если кто-то подумал, что слабость перед потенциальным бандитским захватом – это проблема лишь Донбасса, или же только Украины, тот глубоко ошибается. В соседней, «великой», как говорят, стране контроль над 145 миллионами граждан был установлен группировкой, поначалу состоявшей не из 54 вооруженных бандитов, а всего лишь из 5 вполне цивильно одетых лиц – Вали, Тани, Саши, Бори и Володи. И ничего – вот уже 20 лет минуло, а контроль над страной – с грабежами, убийствами, насилиями, «подвалами», террором никуда не делся. Только крепчает.
Но рассказ Гиркина Дмитрию Гордону лишь особым образом высвечивает, насколько слабым, хрупким, беспомощным может оказаться и оказывается постсоветское общество перед лицом ничтожной по численности, но тесно спаянной агрессивной группировки, способной без большого труда и за короткий срок создать из жизни любого человека кромешный ад. Или лишить его этой жизни.
Благодаря своим интервью Дмитрий Гордон жестко возвращает нас на грешную землю нелицеприятной действительности, заставляя еще раз и еще не раз задуматься, что и как необходимо сделать для того, чтобы обеспечить гарантированную защиту от захвата власти над нами, над нашими близкими, над нашими жизнями со стороны бандитов в погонах и без.
Таким образом, третий блок знаний, полученных нами в ходе этой истории, это:
- дополнительное понимание роли мировоззрения, идеологии, самоидентичности разных лиц в принятии ими решений, способных радикально изменить наш мир;
- о масштабном, систематическом, глубинном предательстве своих сограждан со стороны части украинского руководства;
- о чудовищной институциональной слабости постсоветского общества и о необходимости разработки и осуществления комплекса мер по его защите.
Что нового мы узнали из нынешней общественной дискуссии?
Конечно же, далеко не все, кто критически отозвался об обоих интервью, лично о Дмитрии Гордоне, о стиле его журналистской работы, являются записными порохоботами, пригожинскими троллями, представителями изменнической части украинского руководства, сотрудниками российских спецслужб, пытающимися воспользоваться случаем для дискредитации своего давнего принципиального противника. Тем важнее понять позиции тех, кому трудно согласиться с такого рода журналистской работой по другим причинам.
Какие это причины? Не убежден, что перечислю все из них, но некоторые назову, пытаясь воспроизвести точки зрения, какие мне встретились в последние дни.
«Дмитрий Гордон – не журналист, он улыбался, ухмылялся, не так сел, не так встал, не так начал, не так закончил, вообще не закончил, взял интервью не у того, а у того не взял, он не то спросил, он не спросил что надо, так журналистика не делается, журналистика делается иначе... и т.д.».
Это эстетическая позиция людей, каким Гордон по каким-либо причинам не нравится.
Граждане бесспорно имеют право на такую позицию.
Что в этом случае им делать?
Одно из двух:
- никогда более не смотреть, не слушать, не читать Гордона, забыть о нем, заняться чем-то для себя более привлекательным и интересным;
- не улыбаться, не ухмыляться, правильно сесть, правильно встать, так начать, красиво закончить, спросить то, что надо, не спрашивать того, что не надо, взять интервью у правильных другого, другой, других, сделать интереснее, чем Гордон, побить его на его поле, побить его на чужом поле, показать, что он не журналист, но не обливаясь при этом слюной и матом, заикаясь от неумения подобрать неточные слова на своей кухне или за рулем своего авто, а сделать интервью с самым правильным собеседником, сделать интервью лучше, чем Гордон, сделать так, чтобы его посмотрели миллионы зрителей – больше, чем смотрят интервью Гордона. Все мы – читатели, зрители, слушатели – будем только в выигрыше, будем бесконечно благодарны, и тогда будем обсуждать уже не ошибки Гордона, а ошибки другого автора – мол, не журналист, неправильно улыбался, ухмылялся, не так сел и т.д. Вперед!
«Нельзя делать интервью с мерзавцем, подонком, врагом, террористом, убийцей и т.д., потому что это аморально».
Эта этическая позиция своими корнями уходит в традиционные языческие предрассудки и христианские верования, табуирующие называние вслух, особенно в публичном месте, и тем более изображение того, кто и что считается нечистью – лешего, кикимору, водяного, аспида, черта, диавола, беса, демона, Сатану, Люцифера и т.д. При переходе от традиционного к современному цивилизованному обществу большая часть этих предрассудков отмирает, но время от времени они властно дают о себе знать. Кроме того, во многих культурах существуют неписанные, но тем не менее отчетливо ощущаемые ограничения на публичное обсуждение всего того, что связано с физическими страданиями, мучениями, издевательствами, пытками, смертью, гибелью людей.
«Со спецслужбами могут работать (общаться, сотрудничать) только государственные чиновники. Обычные граждане, в том числе журналисты, не имеют такого права».
Это позиция сторонников сословного общества, принципиальных противников свободы, врагов равноправия всех граждан страны. Поскольку спецслужбы, очевидно, в обозримой перспективе из жизни человечества не исчезнут, то позиция сторонников свободного общества заключается в том, что свободные граждане могут создавать (своими политическими решениями) и поддерживать (своими налогами) только такие спецслужбы, какие действуют не против свободного общества, а для его обороны, для защиты его граждан. Конечно, жителям постсоветских стран, отягощенным бременем чудовищной истории советских и российских спецслужб, уничтоживших миллионы своих сограждан, очень непросто согласиться с самой мыслью о том, что действия спецслужб в принципе могут быть не направлены против граждан своей страны, а могут, напротив, помогать им и защищать их. Поэтому в рамках предстоящей работы в этом направлении для начала предлагаю подумать о таких примерах спецслужб свободных стран, как израильские Моссад и Шин-Бет, грузинское МВД времен Вано Мерабишвили, о таких соотечественниках, как Виктор Орехов, Александр Литвиненко, Михаил Трепашкин, Виктор Суворов, Владимир Попов. Но вообще, конечно, потребуется отдельный разговор о месте и роли спецслужб в свободном обществе (это тема работы в рамках ФСР).
«Предоставление трибуны врагу страны и террористу, профессиональному убийце и пропагандисту агрессивной идеологии, против которой нужно бороться, ослабляет волю граждан к сопротивлению, деморализует их, представляет угрозу для национального единства и т.д.»
Это довольно часто встречающаяся точка зрения отражает страх. Страх того, что военный, военно-политический, идеологический оппонент в случае предоставления ему равных возможностей или даже только ничтожной возможности говорить напрямую с твоими сторонниками и соотечественниками окажется более сильным – в идеях, аргументации, их подаче. Иными словами, это страх собственной слабости – того, что твоя позиция не выдержит пропагандистского натиска противника, что твои сторонники не смогут противостоять искушению врага.
И тогда для защиты своей позиции, имплицитно признаваемой слабой, необходимо включать инструмент государственной и/или общественной цензуры. Примеры разработанных критериев для введения такой цензуры уже предложили, в частности, Дмитрий navkratis:
...могу со своей стороны предложить несколько критериев:
1) Восхваление нацистской идеологии;
2) Восхваление коммунистической идеологии;
3) Призывы к убийствам или дискриминации какой-либо группы населения;
4) Создание заведомых информационных фейков с целью введения в заблуждение.
и К.Кириллова: «Ваша статья по ссылке еще более ошибочна, чем Ваши комментарии в этом обсуждении. И предлагаемый Вами главный тезис «Медицинский принцип «не навреди» точно также является ключевым в журналистике...», и т.н. «критерии оценки» – это воспроизведенная Вашими словами классика обоснования необходимости цензуры в тоталитарных обществах».
В ходе дискуссии к предыдущему посту я несколько раз – вослед Леониду Шведову, спрашивавшему: стало ли больше, после интервью, сторонников у позиции Гиркина и поклонников у Поклонской? – задавал аналогичный вопрос: есть ли примеры того, что граждане, преданные Украине, посмотревшие интервью Гиркина, послушавшие его рассказы о казнях украинских патриотов, теперь изменили свое мнение на прямо противоположное, присоединились к агрессору, побежали строить «русский мир» и расстреливать своих вчерашних друзей и коллег?
Пока никто не назвал ни одного случая. Иными словами, страх своей слабости выглядит дутым.
Но не дутым на самом деле является другой страх – правда, вовсе не от возможной смены своей позиции патриотами Украины на противоположную и их перехода на сторону врага. Такой угрозы как-то не видно. Есть другая угроза и есть другой страх – страх «профессиональных патриотов» от своей интеллектуальной и моральной слабости перед возможной утратой своей почти-монополии на интерпретацию того, что такое украинский патриотизм. И вот именно эта слабость и этот страх являются главными двигателями шельмования независимой журналистики.
За осознанием своей идейно-политической слабости (если таковая действительно существует) со стороны настоящих патриотичных украинцев могут следовать два варианта действий.
Первый – насильственное закрытие от идейной конкуренции с сильным противником. Это весьма комфортный способ попыток обеспечения монополии над сознанием своих граждан. И это стопроцентная гарантия еще большего усугубления своей слабости.
Второй – вступление в отрытую конкуренцию и конфронтацию. Это тяжелый путь борьбы – с поражениями и победами, отступлениями и наступлениями. Но это единственный способ во все времена преодолеть и страх и слабость, в конце концов стать сильным и успешным.
А других вариантов не бывает.
Нынешняя дискуссия, спровоцированная тяжелыми, но очень необходимыми интервью Дмитрия Гордона с противниками свободной Украины и свободной России, властно заявляет о небходимости публичного обсуждения самых базовых основ свободного общества:
- матери всех свобод – принципа свободы слова;
- отца всех свобод – институциональной защиты граждан свободного общества от бандитов всех мастей;
- места и роли новых спецслужб в деле защиты свободного общества.
Для того, кто запамятовал, что такое свободное общество, воспроизведу комментарий от анонима, точно сформулировавшего его самую суть:
Люди имеют право сами решать, чему им верить.
И они имеют право на ошибку.
Опека нужна детям.
А взрослые люди имеют право и обязаны делать свой выбор и нести за него ответственность.
Их выбор может кому-то казаться неправильным.
Но это выбор свободных людей, это цена свободы.
Хватит быть рабами.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →